Те, кто застал Великую Отечественную войну еще ребенком, сейчас уже в весьма преклонных годах. Дончанке Лидии Евгеньевне Лупушняк в марте этого года исполнилось 85 лет.

Нынешний город Отрадное Ленинградской области когда-то носил данное ему Екатериной Второй название Пелла. Дворцово-парковый комплекс Отрадного был возведен тем же архитектором Иваном Старовым, который строил Бобрики и Богородицкий дворец. И вот в этом историческом месте в семье Евгения и Веры Верещагиных в 1939 году появилась дочь Лида.

Когда пришла война

Осень 1941 года она помнит плохо: что могло остаться в памяти двухлетнего ребенка? В основном те события Лидия Евгеньевна пересказывает со слов матери.

– После 8 сентября 1941 года мама завернула меня в одеяло и побежала к бабушке на 19-ю линию, – вспоминала пожилая женщина. – А там уже дома были заняты фашистами, и немцы выгнали людей копать окопы. Каждый день были списки на расстрел. И однажды поздно вечером один полицай по фамилии Филиппов подполз к бабушкиному дому, изменил голос и начал ее звать. Бабушка вышла, а он ей и сказал: мол, вы с семьей в завтрашнем списке, уходите, пока темно. За полчаса или час мы собрались и ушли в лес.

Мама, тетя и бабушка везли ее через лес, по партизанским тропам, на санках. Пробрались на дорогу, по которой шли беженцы в сторону Псковской области, и там, по ее воспоминаниям, было огромное количество партизан – из числа окруженцев.

– Я не помню этого, но мама рассказала, – продолжала Лидия Евгеньевна. – Шла машина, грузовая, наверное, куда решили посадить женщин с детьми, чтобы не шли пешком. Мы тоже в нее сели. И в пути в эту машину попала бомба – разметала всех, и на этом моя связь с родителями прервалась… Только после освобождения я узнала, что мама тоже осталась жива. А меня тогда подобрали и отправили в детский дом.

«В цирк»

Лидия Евгеньевна Лупушняк призналась, что о следующем отрезке ее жизни не слышал от нее никто, кроме самых близких людей.

– Нас привели в какую-то комнату, – вспоминала она. – Врезался в память адрес: улица Ильинская, а вот с номером дома могу ошибиться, то ли 12, то ли 14. Помню солому на полу, которую прикрывали какими-то тряпками, и с одной стороны комнаты на ней спали мальчики, а с другой девочки. Малыши спали посредине, «валетом». Еще запомнила коробки из-под сигарет «Казбек» на подоконнике, в которых лежали зернышки. Мы ими кормили птиц, которые прилетали из сосняка, росшего прямо под окнами.

Стола не было, детей кормили из ложки прямо из кастрюльки, по очереди.

Еще Лидии Евгеньевне вспомнился маленький столик: на нем распеленывали грудничков, которых приносили нянечки, и те малыши, по словам женщины, не шевелились… Их снова заворачивали и куда-то уносили.

Иногда воспитанников детского дома под видом местных жителей навещали партизаны – это Лидия Лупушняк узнала гораздо позже. Они разузнавали имена новеньких, а заодно пытались хоть как-то приободрить малышей. Оказалось, немцы следили, чтобы в городе не появлялись мужчины с короткой стрижкой – военные. Если волосы были длинные, то партизаны вполне могли сойти за здешних жителей или их родственников из других мест.

– Помню, один дядечка спрашивал, почему я не улыбаюсь, и предложил мне надеть его варежку. А там было что-то живое, – рассказала Лидия Евгеньевна. – Я испугалась, что это крыса, которых тогда много развелось, но нет, там оказались птички, снегири.

Гулять детей почти не выпускали, следили, чтобы никто не покидал территории детского дома. Но однажды им принесли радостную новость: самых лучших повезут «в цирк».

– Я очень обрадовалась, и не понимала, почему нянечки, которые собирали детей в эту поездку, плакали, – со вздохом сказала пожилая женщина. – Только много позже узнала, что «цирком» фашисты называли место, где у малышей выкачивали кровь для немецких солдат… И вот их увезли, а через некоторое время смотрим – они вернулись, грязные и оборванные. Оказалось, что партизаны узнали об этих планах немцев и устроили диверсию. Водителя и сопровождающих убили, машина улетела в кювет, а дети как-то выбрались и вернулись обратно.

Позже выяснилось, что маму Лидии спас незнакомый человек, привез в деревню, выходил. Она трудилась, как все местные жители, на каких-то строительных работах, и связалась с партизанами. Фашисты за это ее едва не повесили. Но один чех, служивший в немецкой армии, устроил так, чтобы веревка соскользнула, и женщина упала на землю. Второй раз одного человека немцы уже не вешали, однако Вера Алексеевна с тех пор стала сильно заикаться.

А отец Лидии, Евгений Михайлович, воевал на партизанском фронте и пропал без вести.

Добро и зло

Впрочем, не только плохое осталось в памяти. Запомнился немецкий солдат, который угостил маленькую девочку куском хлеба, намазанным черничным вареньем.

– Я взяла этот хлеб и побежала к ребятам – надо было на всех поделить, – вспоминала Лидия Евгеньевна. – Это было невиданное по тем временам лакомство. Но тот немец наверняка был из какой-то строевой части, они к нам относились более-менее хорошо. Когда пришли другие – форма у них была необычная, синего оттенка – то сразу начали жечь дома на хуторе с той стороны. А потом они пришли к нам.

Эти странные немцы в синеватой форме, вероятно, были из числа 18-й армии вермахта, в составе которой находились 12-я авиаполевая дивизия Люфтваффе в составе 28-го армейского корпуса или 21-й авиаполевой в составе 38-го армейского корпуса. То есть обычные танковые части, только приписанные почему-то к авиации. Они как раз и отличались от «наземных» частей формой грязно-синего цвета. Однако Лида Верещагина запомнила их на всю жизнь, и вовсе не в связи с их танками.

– Они пришли к нам и привели какую-то девочку, – вспоминала женщина. – У нас всех был какой-никакой загар, а она, как сейчас помню, такая бледная-бледная оказалась. Немцы что-то говорили, а потом один из них взял оружие и штыком эту девочку проткнул… Помню, ни звука не было, а она билась на куче песка, пока не затихла и не вытянулась. Мне она показалась такой неестественно длинной тогда… А затем этот немец взял меня за подбородок и спрашивает: «Юде?» За меня нянечка вступилась: мол, нет, никакая она не «юде», русская, Лилей зовут. Меня ведь там знали как Лилю… Вот такие воспоминания.

После этой демонстративной казни у детей, что называется, кусок не шел в горло – так они были напуганы. Но старшие воспитанники детдома буквально заставили их съесть обед. Что и говорить, нет места детству там, где кровь и смерть.

Черный шоколад

События 1943-44 годов сохранились в памяти Лидии Евгеньевны куда лучше, ведь ей уже было 5 лет. Это было тяжелое время – приближалась деблокада Ленинграда, которая предвещала освобождение всей области. Немцы готовились к обороне. Где-то неподалеку – она не знает, где именно – они посадили снайпера, а детей выгнали в русло высохшего ручья, чтобы те спрятались. Именно тогда произошло событие, которое эхом своим дошло и до наших дней – благодаря памяти Лидии Лупушняк.

– Нас предупреждали не высовываться из того русла, чтобы пуля не попала, – рассказала она. – Так мы там и лежали, когда к нам приползли двое красноармейцев. Они спрашивали о ком-то, называли имена – возможно, искали своих. Потом тоже сказали нам не высовываться, и угостили шоколадом. Как сейчас помню – две черные плитки в такой упаковке, как будто целлофановой. Мы поделили их на всех, чтобы каждому кусочек достался, а он горький был, но все равно вкусный. А когда эти красноармейцы поползли к своим, их заметил снайпер, и убил обоих… Как мы выли тогда! Как плакали!

Именно поэтому черный шоколад для нее на всю жизнь стал символом – надежды, приближения освобождения, Победы. И каждый раз, когда ей доводилось выступать в школах с воспоминаниями о событиях Великой Отечественной, Лидия Евгеньевна приносила с собой плитки черного шоколада.

– Это в память о них, тех двух ребятах, – сказала она. – Они погибли у нас на глазах – и без их любви наверняка где-то остались дети. Потому в память о них я всегда стараюсь угостить людей черным шоколадом – горьким, как те воспоминания.

А вскоре все закончилось – и тот бесконечный стылый ужас, в котором жили детдомовцы, и разлука с родными. Вместе с Красной армией к Лидии вернулось потерянное детство. Она встретилась с мамой и бабушкой. Но самыми яркими были два момента – это здоровенный конь, подаренный красноармейцами детдому вместо застреленного немцами Сивки, и День Победы, когда ее взял на руки мужчина в золотых капитанских погонах. Маленькая Лида тогда очень обрадовалась.

– Я думала – это мой папа, – говорила она. – Он спросил: как, мол, тебя зовут? А я и сказала: «Я Лида, а ты – папа!» Конечно же, это не был мой отец, он пропал без вести. Но какая это была радость – словами не описать.

Послесловие

Судьба этой женщины была сложной. Долгие годы она работала в Молдавской ССР в системе здравоохранения МВД и была там на хорошем счету. Там же встретилась со своим мужем Николаем Лупушняком – как водилось в те времена, на танцах. У пары родились двое детей, дочь Татьяна и сын Аркадий. К несчастью, из-за беспорядков, устроенных националистами в Молдавии, сын Николая и Лидии погиб. Супруги перебрались в Россию – в Донской. Сначала просто к своим знакомым, переждать, осмотреться, а затем остались жить в нашем городе.

– Жизнь прожить – не поле перейти, – сказала в завершение беседы Лидия Евгеньевна. – Вот я запомнила войну, с нее моя сознательная жизнь началась. А здесь спокойно, мирно. И главное, чего я хочу – чтобы здесь люди никогда не узнали того, что довелось узнать моему поколению.

Елена Спесивцева